Записки о тех, кого увлекла высота

В редакцию «Кировской правды» передали воспоминания одного из выпускников Кировского аэроклуба. «У меня домик в Порошино, и в последнее время всё чаще вижу самолёты над нашим аэродромом. Я написал этот рассказ, когда узнал, что аэроклуб вновь поднимается, как молодая травка на аэродроме после зимней спячки. Не уверен, заинтересует ли мой рассказ кого-либо, но я был обязан это сделать». Ну а наша газета, уделяющая так много внимания и истории родного края, и вопросам патриотического воспитания, посчитала себя обязанной познакомить с этими записями наших читателей.

Хочу
рассказать о невыдуманных приключениях, которые произошли со мною за год учёбы в
аэроклубе. Лётчики редко пишут о себе, хотя в жизни военных лётчиков бывает много
опасных ситуаций и запоминающихся эпизодов, а первый самостоятельный вылет –
это как первая любовь. Запоминается на всю жизнь!

Я так
и не стал лётчиком, хотя имел огромное желание и стремился к этому, как и вся молодёжь
в 50-е годы. Попасть в военное лётное училище было очень трудно, а аэроклуб давал
почти стопроцентную гарантию. В Кирове был отличный аэроклуб. Все инструкторы и
начальник – бывшие военные лётчики, участники Великой Отечественной войны со множеством
наград. Как только объявили набор, я сразу же подал заявление. Экзаменов никаких
не было, самое главное – нужно было пройти медкомиссию. Это была строжайшая проверка,
я таких комиссий больше в своей жизни ни разу не проходил. Но я был молод,
здоров и полон сил. Был уверен – пройду!

Первый
удар

Я
прошёл всех врачей, последним меня смотрел кардиолог (он же и председатель
комиссии). Это был человек уже пенсионного возраста. Он долго меня слушал и заставил
сделать десять приседаний. Я еле перевёл дух.

Внимательно
прослушав меня, он снова заявил: «Молодой человек вы свободны – у вас сердце не
в порядке, нужно лечиться».

Такого
удара я никак не ждал. Все мои светлые мечты рушились враз. Уже взявшись за ручку
выходной двери, я услышал: «Молодой человек, вернитесь-ка. А лучше зайдите ко мне
завтра». С большой тревогой и надеждой я ждал следующего дня. Когда врач снова послушал
меня, то сказал: «Х-м-м… Почему же вчера вы симулировали? Сердце у вас в полном
порядке». А объяснялось всё просто, о чём и я рассказал врачу. Рано утром моему
другу привезли из деревни посылку – корзину пирогов с капустой. С голодухи мы слопали
всё и сразу. Наевшись, как говорится, до отвала, я и пошёл на комиссию. Когда рассказал
об этом, врач долго смеялся, смеялись и все его коллеги. Я тоже смеялся, но уже
от радости, что получил подпись в «бегунке».

Удар
второй, но не последний

В скором
времени после медкомиссий должно было быть собеседование. И хотя его проводил начальник
аэроклуба полковник Палкин, очень строгий и требовательный человек, собеседования
никто не боялся.

И я
шёл смело, а разговор был короткий.

– Ярополов?
Я не могу тебя зачислить в курсанты, так как тебе ещё нет восемнадцати. Переходи
на курсы планеристов.

–
Но я хочу быть лётчиком!

–
Тогда приходи через год.

Я никак
не мог поверить, что меня не приняли. Первого сентября решил идти на занятия – «на
авось». Преподаватель зачитал фамилии по классному журналу и спросил, всех ли записал.
Я встал и назвался. В ответ услышал: «Ярополов? Вот и хорошо, не нужно изменять
список – запишем тебя в конце». Другие преподаватели просто переписали список, и
учёба началась.

Снова
неприятности…

После
Нового года меня вдруг вызывают к начальнику аэроклуба. Палкин сидел за столом,
а рядом – заведующая учебной частью, женщина, тоже военный лётчик – инструктор планеристов.

– Ярополов,
почему ты ходишь на занятия, ведь ты не зачислен в курсанты? – спросил
полковник.

– Я
хочу быть лётчиком.

– Затвердил:
«Хочу, хочу!» Все хотят! Я же тебе говорил, приходи через год.

–
Что будем с ним делать? – спрашивает завуча. – Как хоть он учится?

– У
него по всем предметам «пятёрки». Товарищ полковник, давайте его оставим, ко времени
полётов ему исполнится 18.

– Хорошо,
– ответил начальник. – А ты благодари своего защитника да учись хорошо.

Как
благодарить, я не знал, но счастливый выскочил из кабинета. Теперь-то уж на моём
жизненном горизонте не было ни облачка.

Днём
я учился в техникуме, а по вечерам – в аэроклубе. Нагрузка большая, но мы были молоды.
В конце мая начались полёты. Мы вставали в два часа, шли на другой берег Вятки через
понтонный мост. Там ждала нас «полуторка». Перед началом полётов мы выкатывали самолёты
из ангара на линейку. Это были знаменитые У-2, переименованные в ПО-2. Всего шесть
экипажей. Мой экипаж шестой. Инструктором был Вяткин, боевой лётчик. Нас выстраивали
в две шеренги позади самолётов, и начальник полетов ставил задачу на день.

Однажды
на таком построении я вдруг услышал: «Упал, упал!» Сперва не понял, кто там упал
и где. Оказалось, упал я!.. Меня подняли, увели в санчасть, положили на кушетку.
Оказалось, это был обморок. Я ужаснулся: а если бы это случилось в полёте?
Теперь-то уж наверняка меня отчислят. Пришёл доктор, осмотрел, пришёл инструктор.

–
Что с ним доктор?

– Обыкновенный
голодный обморок, надо парня подкормить.

Меня
отстранили от полётов, поселили в санчасти и прикрепили к столовой на «лётный» паёк.
Студенты жили впроголодь, бывало, по два дня сидели голодными, на одну стипендию
не пошикуешь. Повариха, узнав, что у меня был голодный обморок, кормила меня как
своего внука – до отвала. Борщ с мясом, курочка, уточка, бифштекс – мне такое и
во сне не снилось. Я ел до тех пор, что пища в рот уже не лезла, а я всё ещё чувствовал
голод… Через неделю доктор разрешил полёты, и я опять был счастлив.

К тому
времени курсантов поместили в палаточный лагерь и поставили на питание. Всё это
было бесплатно. Учёба напряжённая. Использовали каждый час хорошей погоды.
Отрабатывали полёты по «коробочке» – взлёт, четыре левых разворота, расчёт на посадку
и посадка. Самое сложное, конечно, посадка. Шло время, и вот уже чувствовалось,
что скоро полетим самостоятельно, но кто будет первым? Мы знали, что
инструкторы соревнуются, чей экипаж вылетит первым? Шли слухи, что у них даже
заключены пари. И каждый из нас морально готовил себя, ведь в кабине будешь один,
и надеяться можно только на себя: радиосвязи тогда не было.

Я думал,
что вылечу в числе последних, ведь у меня была целая неделя отставания. А Вяткин,
видимо, уже сделал ставку на меня и давал мне дополнительные полёты. Но я ни о чём
не догадывался. После очередного полёта, когда я вырулил на линию старта, Вяткин
не разрешил мне вылезти из кабины, а вылез сам и ушёл. Через некоторое время вернулся
и сказал: «Сейчас полетишь с начальником аэроклуба – такая честь ещё никому не выпадала.
Делай всё так, как я учил».

Я слетал.
И снова меня оставили в кабине. Вдруг заметил: все самолёты выруливают и глушат
моторы. Бегут двое курсантов тащат мешок с песком, положили на первое сиденье,
привязали и ушли. Я жду, что же будет дальше? Подошел Вяткин: «Ярополов, сейчас
ты полетишь самостоятельно, не бойся –  последнюю
неделю ты летал сам, я управления не касался». Он дружески похлопал меня по плечу
и сказал: «Проси старта!».

Я немного
растерялся, так как не был подготовлен морально, но отбросил сомнения и попросил
старта. Дал полный газ. Самолёт рвался вверх, но я его не отпускал. Когда он набрал
нужную скорость, я чуть взял ручку и снова прижал его – дал выдержку на малой высоте
и подъём. Полёт по коробочке прошёл нормально. Снизу все наблюдали за мной, в воздухе
ни одной машины…

Машину
я посадил точно. Вырулил на линию старта. Подбежал Вяткин: «Хорошо. Ещё один полёт,
делай всё так же». И я снова взлетел. Всё шло хорошо, но вот расчёт на посадку сделал
неточно. Можно было бы исправить – поскользить, но за это снижается оценка. Я дал
газ, прошёлся метрах в пяти над аэродромом и ушёл на второй круг. Полёт
закончился нормально. Когда я вышел из кабины, меня окружили, поздравляли, я был
в центре внимания, был именинником. Затем состоялось построение.

После
вступительного слова начальник аэроклуба поздравил меня с вылетом и объявил благодарность.
В заключение он сказал: «Хотя Ярополов и допустил небольшую ошибку, но сумел своевременно
принять правильное решение, я поставил оценку «отлично».

Полёты
на этом и закончились, инструкторы, видимо, не упустили случая отметить это в
своем кругу. На другой день вылетел второй курсант, а затем всё пошло уже по
накатанной дорожке. Затем были полёты по маршруту и в зону. Но вот начались прыжки
с парашютом – каждому нужно было сделать по два прыжка.

День
рождения

Первые
прыжки уже совершены, от прыгнувших мы слышим только восторженные слова. Моя очередь
пришлась на августа – это как раз день моего рождения. Хорошее совпадение думал,
я, и день рождения запомнится. И он действительно запомнился на всю жизнь.

При
прыжках всё непривычно, всё наоборот – пилот сидит в задней кабине, курсант впереди.
Подаётся команда «Вылезай!», и курсант выходит на левое крыло, держась рукой за
кабину, чтобы не сдуло раньше времени. А ветер свистит и рвёт комбинезон, затем
следует команда «Пошёл!», и нужно шагнуть… Иногда инструктор помогает, прибавив
храбрости толчком в спину. Рывок, хлопок – и парашют рас­крылся, тишина, и хочется
петь.

Самолёт
вёл инструктор Чижик, общительный, жизнерадостный человек. Когда я прыгнул, всё
пошло не так. Вместо хлопка был такой сильный удар, что у меня искры из глаз. Сильный
ветер в спину, и меня тащит за самолётом. Я развернулся на подвеске и увидел: парашют
мой болтается как тряпка и полюсной уздечкой зацепился за костыль самолёта. Я повис
за хвостом метрах в 15 от самолёта. Меня трепало. Я не мог воспользоваться
запасным парашютом. Нужно было отрезать лямки и освободиться от главного купола,
но у меня не было ножа. С таким грузом на хвосте самолёт терял высоту. Он уже делал
второй круг, а у Чижика, видимо, так и не было решения.

Снизу
эту картину наблюдал весь аэродром, да и местные жители. Но никто не мог ничем помочь.
Пролетаем над Вяткой. Думал, что Чижик будет сажать меня на воду. Самолёт шел книзу,
приближалась развязка. А погибать так не хотелось! Что будет?

Южная
часть аэродрома была заболочена и колхоз посадил там картошку, вот на это «мягкое»
место и решил посадить меня Чижик. Он сделал рукой знак,  это значило, что он садится. Я падал лицом вниз,
земля приближалась очень быстро, и мне стало так страшно… Тогда я развернулся и
стал падать спиной. Сначала почувствовал, как мои ноги коснулись земли, затем с
меня слетели кирзовые сапоги, затем удар и я потерял сознание. Это была глубокая
дренажная канава. Меня подкинуло на бруствере и ударило о другой, затем меня закидало
как мячик. Спасая меня, Чижик рисковал своей жизнью, выдержав самолёт на высоте
метров десять. Когда я коснулся земли, самолёт, потеряв скорость, буквально упал.
Да так, что полопались лонжероны и отпали плоскости, но всё равно меня протащило
метров сто. Чижик же отделался лёгкими ушибами.

Начал
приходить в себя в санчасти. Меня очищали от земли, промывали глаза. До сих пор
я чувствую этот песок в глазах. Позже доставили в госпиталь участников войны, я
лежал на столе большого рентгенаппарата, чувствовал, что не могу пошевелить ни рукой,
ни ногой, голова падала набок. Вокруг стояли люди в белом осматривали, щупали, что-то
спрашивали. Затем меня привезли обратно в лагерь, положили в санитарную палатку.
Я слышал, как доктор говорил кому-то, что переломов нет и повреждений внутренних
органов тоже. Меня спрашивали о самочувствии и я ответил: «Сегодня у меня день
рождения, 5 августа». Все были удивлены, а начальник клуба, полковник Палкин
сказал: «Вот так совпадение! Ты, парень, видно, родился в рубашке. Поздравляю! Сейчас
у тебя два дня рождения».

Ухаживали
за мной доктор и медсестра, первое время кормили с ложечки. Навещали друзья,
рассказывали, как это происшествие видели они, со стороны. Часто навещал мой,
как я его назвал про себя, крёстный – инструктор Чижик.

Удивительное
состояние – молодость. Я быстро поправлялся. Дней через десять мне разрешили летать.
Прыжки были временно запрещены: по всем аэроклубам шли проверки, работали комиссии
и т. д. Указывалось три причины – вытяжная фала вышла не вся и раньше вытянула купол,
на костыле лопнула и задралась металлическая оковка и стропы зацепились, а, главное,
не было ножа. Парашютисту положен складной нож на верёвочке, а его не было. Бытовало
мнение: зачем парашютисту нож?

Когда
я пришёл на аэродром, прыжки уже разрешили. Меня позвали к начальнику полётов,
там же был и Чижик.

– Ярополов,
у тебя есть ещё один прыжок, но если не хочешь, можешь не прыгать.

Я понял
это так – если боишься, можно не прыгать. Но за меня ответил крёстный:

–
Он прыгнет.

А
потом объяснил мне:

– Иван,
если хочешь быть летчиком, надо прыгнуть, иначе всю жизнь будешь бояться парашюта.

И
я снова летел с ним. Я прыгнул, когда он улыбнулся мне и сказал: «Пошёл»». На земле
за меня переживали и, когда я приземлился, все были рады, что всё обошлось
благополучно.

Ещё
раз Чижик

Был
День авиации. Хороший солнечный день. В заречном парке шло  массовое гулянье. Чижик выбрал пятерых курсантов,
и мы пришли к начальнику лагеря. Чижик был не в форме, а в новом костюме при галстуке
и в штиблетах.

– Ты
куда Чижик вырядился? Тебе же прыгать.

А
он ответил:

– А
я отправлю ребят в лагерь, а сам пойду в парк.

Всё
шло хорошо. И вот появился самолёт, раскрылся парашют, публика в восторге, все кричат,
аплодируют! Но пилот неправильно взял поправку на ветер, и Чижика несло в реку.

Скольжение
не помогло. Парашютист упал в воду. Трое курсантов бросились на помощь. Чижика накрыло
куполом, так можно запутаться и даже утонуть. К счастью, воды оказалось до подмышек.
Чижик выглядел, как мокрая курица, а отдыхающие же подумали, что всё так и задумано.

Чижик
сказал мне:

– Иван,
собирайтесь, едем домой. Хватит! «Погуляли»!

Летная
практика заканчивалась… Остались полёты в зону на пилотаж. Было три зоны – Субботиха,
Коминтерн и Зониха. Между прочим, ПО-2, этот «небесный тихоход», удивительная машина.
Он прекрасно выполняет все фигуры высшего пилотажа: глубокий вираж, спираль, боевой
разворот, переворот через крыло, петлю и бочку. Это единственная машина, для которой
штопор – обязательная фигура. На других он запрещён, а для иных и смертельно опасен.

На
зачёт по пилотажу мне выпала честь снова лететь с Палкиным. Я его очень уважал как
человека и командира. И снова заработал «отлично».

Закончена
учёба, результаты таковы: аттестовано пилотами около шестидесяти курсантов,
разбито три машины, погибли два инструктора – боевых летчика – во время командирской
учёбы. Причина – пилотаж на недопустимо малой высоте. Самолёт не вышел из пике
и воткнулся в огород в деревне Субботиха. В моей книжке пилота записано: налёт три-четыре
часа, оценки и заключение – «Рекомендуется в истребительную авиалинию».

В сентябре
мы ждали отправки в училище, наши документы были уже там. Нас собрали в областном
военкомате. Уже были куплены железнодорожные билеты до города Ачинск. Нас
построили на улице, вышел офицер, прозвучали команды «Направо!» и «Шагом марш!».
Выбежал второй офицер, остановил и сказал: «Курсанты Ярополов и Жгулёв – выйти из
строя». Остальные ушли, а мы остались.

Никто
толком ничего не мог объяснить, вроде бы не пришел вызов. «Объяснят всё в аэроклубе,
идите домой». Я рано утром прибежал к Палкину. Он позвонил военкому: «Товарищ генерал,
почему же моих лучших учеников оставили?» Он долго слушал, затем положил трубку.
Впервые назвал меня по имени: «Иван, у тебя отец был в плену?» «Да. Но он бежал
и после снова воевал». «Тебя не пропустила мандатная комиссия и тут ничего сделать
нельзя. Это не смертельный удар, ты молодой, здоровый, иди, учись, я желаю тебе
удачи…». Так был поставлен жирный крест на моей голубой мечте…

Офицером
я все-таки стал, но по другой специальности и даже вопреки своему желанию, поэтому,
как только появилась возможность, уволился в запас.

Снова
оказался в Кирове. С Палкиным я ещё раз пересекался будучи секретарём парткома завода
«Красный инструментальщик». Вспоминая то время, я сожалею о том, что я не разыскал
Чижика, своего крёстного отца, а ещё раньше даже не поблагодарил его.

Иван ЯРОПОЛОВ

Фото Светланы Ботевой и из открытых источников

Кировский
аэроклуб. 1949 год.

За
год в аэроклубе готовилось несколько групп парашютистов, группа планеристов (в
которые входили парни и девочки) и отряд пилотов-курсантов из числа тех, кому уже
исполнилось 18 лет. Всего было шесть экипажей пилотов по 8-10 человек.

После
окончания желающие шли в военное лётное училище. Как вы догадываетесь, желали
продолжить обучение практически все. Из аэроклуба в училище принимали без
экзаменов. Надо было только пройти медицинскую и мандатную комиссии и собеседование.
В небольшую спортивную группу второго года обучения входили те, кто не попал
или не захотел в училище.

Начальником
аэроклуба был полковник Палкин. Его заместителем – майор Лебедев. Обучение было
бесплатным. Парк самолётов был очень большим – они не помещались даже в ангар.
Под открытым небом расположился фактически целый музей старых моделей самолётов.
В последние годы всё это распродали, растащили, разломали, остался пустой ангар
да аэродром.